Папа
«Это было у моря, где ажурная пена,
Где встречается редко городской экипаж.
Королева играла в башне замка Шопена,
И, внимая Шопену, полюбил ее паж...»
Любимое стихотворение моего отца
«Неописуемая, невещественная, но могущественная, смертельная и прекрасная, как первородная стихия...»
Гейзенберг
Движимый сентиментальным порывом, я посетил дом на Войковской, в котором когда-то жил и из которого ушел на своих ногах умирать в госпиталь мой отец — гвардии полковник Иван Иванович Охлобыстин, человек столь же противоречивый, сколь и героический.
О детстве и юности своего отца я мог бы судить только по его личным воспоминаниям, а ими он со мною не делился. Я был последний сын. Кажется, я раздражал папу, во всяком случае мною он явно тяготился, что никак не меняет моего благоговейного отношения к нему как отцу и личности.
Первое знание о прошлом родителя я получил от среднего брата Николая, который тоже не испытывал ко мне симпатий и даже сумел пробудить во мне ответное чувство — равнодушие.
Подробнее: Папа
Адаптация
Человек находится вверху современной пищевой цепочки. Только вирус может с ним достойно тягаться. А вверху уже человеческой пищевой цепочки находится не самый умный человек, нет. А самый терпеливый, хитрый, жадный и изворотливый. Так выглядят фокусы эволюции.
Меня в свое время поразило, как мгновенно мы адаптируемся к самым невероятным изменениям.
В 1997 году, я как-то заскочила домой между переговорами и стройкой, пообедать. Мама кормила меня супом и ворчала:
- Вот, скоро ребёнок из школы возвращается, а у нас труп на площадке валяется... Вот, у нас труп на площадке валяется, а всем всё равно... Вот, ты трескаешь, а там труп на площадке валяется...
Я сначала думала о своем, потом прислушалась и хихикнула, потом решила выйти посмотреть на площадку. Действительно - мертвый 17-летний мальчик. Я - за телефон. Милиция. Служба Безопасности личная. Еще кого-то вызвала. Съехались сразу 4 джипа. Вскрыли соседнюю квартиру и оттуда выволкли еще 7 человек детей 16-17 лет, из них 4 уже мертвых от передоза...
Ирина Белышева, участник конкурса «История одной семейной реликвии». Набатный колокол.
В моих снах и памяти навсегда останется дом моего детства — дорогое сердцу звено в цепи жизненных значений.
Вот уже полтора века стоит он у реки на бывшей Филёвской — ныне Мельничной улице, по соседству с бывшим когда-то Заозёрным приходским училищем. Основали Заозёрье в семнадцатом веке угличане, когда часть ссыльного «Углича» была переведена из Пелыма в Томск.
Гнали людей в далёкую Сибирь вместе с трёхсотлетним набатным колоколом за то, что не уберегли они последнего из Рюриковичей — царевича Димитрия. Говорят, целый год опальные бунтари волокли колокол на себе в тобольскую ссылку.
ДМИТРИЙ ВОДЕННИКОВ. О ПАСХЕ И ВЕЧНОСТИ.
Море было большим. Так написал мальчик. «Как хорошо!» – сказал Чехов. Да, так и сказал. — Очень трудно описывать море. Знаете, какое описание моря читал я недавно в одной ученической тетрадке? «Море было большое». И только. По-моему, чудесно.
Это Чехов Бунину сказал. И ему же – в другой день: «Стать бы бродягой, странником, ходить по святым местам, поселиться в монастыре среди леса, у озера, сидеть летним вечером на лавочке возле монастырских ворот».
Чехов был атеистом. Писал в 1892 году: «Религии у меня теперь нет». В 1900 году заметил: «Я человек неверующий». И в 1903 году сказал то же самое: «Я давно растерял свою веру». Но тем не менее эта фраза про святые места и про лавочку возле монастырских ворот принадлежит именно ему.