Она с сожалением отметила, что с возрастом все это угасает так же, как и кожа, блеск в глазах. Угасает также что-то в душе, что когда-то сподвигло что-то сделать. По ее словам, чтобы быть счастливой, ей нужно писать.

Легендарный советский и российский композитор Александр Зацепин  поделился с нами .По его словам, в свои 97 лет он прекрасно себя чувствует в том числе и благодаря ежедневной зарядке.

Мне интереснее сыграть откровенную ноту в городе Бугульме, чем в Париже. И уж тем более чем в нью-йоркском Карнеги-холле или в Амстердаме. Юрий Башмет.

В интервью Денис Мацуев рассказал о пианистах ХХI века, об игре на рояле Рахманинова и о собственных творческих приоритетах.

– Практически все ваши проекты и конкурсы ориентированы на молодых музыкантов. Чем привлекает вас новое поколение?

– Это поколение отличается абсолютно уникальным видением и интерпретациями музыки, глубиной, виртуозностью, рациональностью в хорошем смысле слова, зрелостью не по годам.

Прослушав 96 претендентов из 26 стран мира на участие во втором конкурсе Grand Piano в Москве, я был потрясен: даже на прошлом нашем конкурсе не было подобного уровня, хотя казалось, просто невозможно в таком возрасте играть лучше! Достаточно взглянуть на программы финалов в этом году: Третий концерт Рахманинова, Второй концерт Прокофьева, Второй концерт Брамса – это феноменально!

Я родился три раза

– Владимир Иванович, вы – блокадный ребенок. Помните то страшное время?

– Как сегодня, как наяву. Правда, детства я был лишен – сидел дома, никуда не выходил. Даже учился в своей квартире – мама у меня была общественницей и сдала одну из комнат под 2 класс, поскольку школы не отапливались, и дети не могли заниматься. Я сидел как затравленный зверек, потому что на улицу выйти было невозможно. Очень опасно, людей просто съедали.

Моя сестра – врач, не могла ходить по вызовам. Тот, кто отправлялся к больному, часто не возвращался. Да, страшное время! У меня до сих пор все это перед глазами… Каким образом мы выжили, трудно сказать. Бог помог…

Мы жили на окраине Ленинграда – в районе Охты, и у нас там был садик, где папа разводил цветы. В этом садике мы и построили бомбоубежище. Сначала боялись и сидели в «бомбе», но вскоре для нас разрывы снарядов уже ничего не значили. Стало безразлично. Если воет сирена, значит, надо завесить шторы, чтобы не было видно света – это единственное, что мы делали. Помню, как с мамой гасили фугасные бомбы, засыпая их песком…

Единственное, что у нас было – репродуктор; с утра до вечера звучала музыка Чайковского, Шостаковича… Мое первое впечатление от музыки сложилось именно тогда. Отец немного занимался на баяне – не профессионально, самодеятельно, но мечтал, чтобы я пошел по этому пути и стал музыкантом.

Как человек искусства, я живу творчеством, представляющим смесь или синтез экзистенциальных, политических, исторических и человеческих взглядов на конфликт и на сюжет.

Сербский режиссёр и музыкант Эмир Кустурица — многократный лауреат европейских кинофестивалей и один из главных кинематографистов современности. В эксклюзивном интервью RT Кустурица объяснил, почему, на его взгляд, человечество сегодня теряет нравственные ориентиры и какую роль в этом играют современные технологии. Также режиссёр рассказал о развитии кинематографа и увлечении садоводством.

— Мы надеялись, что, возможно, с эволюцией и новыми технологиями человек тоже станет совершеннее. Но это не более чем иллюзии. Идеальным примером в данном случае является ситуация с собором Парижской Богоматери. Разве не безумие, что мы говорим о сингулярности, об «апгрейде» человеческого рода, о колонизации Марса, но при этом не в состоянии даже потушить простой пожар?

— Мне кажется, наша цивилизация сейчас достигает такой точки, когда новые ценности нам принесут уже те люди, которые первыми отправятся на Марс.

Дело в том, что земные ценности сейчас терпят крах. В огне не только собор Парижской Богоматери, но и всё, что лежит в основе Европы, её мораль и идентичность. 

— Это касается только Европы или мира в целом?