Мир эмиграции и русского балета раскрывается перед читателем в книге Александра Васильева о драматической судьбе "маленькой балерины" Ксении Триполитовой, которая пережила все перипетии истории XX века.

Всегда нема, всегда нема, 
И скажет больше пантомима,
Чем я сама. 
Но знает мокрая подушка
В тиши ночей,
Что я — усталая игрушка
Больших детей!»
А.Вертинский 

Историк моды, театральный художник, Александр Васильев рассказывает о мире эмиграции и русского балета, унаследовавшего легендарный репертуар Сергея Дягилева, раскрывая его через описание судьбы балерины Ксении Триполитовой, которая недавно отпраздновала свое столетие. Эта изящно оформленная книга проиллюстрирована редкими архивными фотографиями.

Ксения Триполитова, проведет читателя за кулисы Русских сезонов в Париже, расскажет о выступлениях с Валентиной Кашубой, обучении у Любови Егоровой, знакомстве с Матильдой Кшесинской, Ольгой Спесивцевой, дружбе с Сержем Лифарем. Ее жизнь: бегство из России, где осталось родовое имение, детство в Польше, балет в Париже, брак и одна на всю жизнь, вечная любовь (а как же иначе в начале XX века?) к мужу, белогвардейскому офицеру и балетному солисту Николаю Триполитову, будни русского Парижа, преподавание в парижской консерватории, неизбывная тоска по Родине и возвращение в свое имение 84 (!) года спустя, – символ не только истории русского балета за рубежом, но и самой истории России. Ощущение живого соприкосновения с ушедшей эпохой парадоксальным образом делает ее одной из самых современных биографических произведений.

Эту удивительно скромную женщину называют «последней звездой Русских сезонов». Хотя она не была солисткой, но она единственная, кто действительно помнит золотой век русского балета.

Ксении Артуровне в 2015 году исполнилось сто лет, и она говорит, что ей до сих пор снится балет.

Ballet Insider публикует отрывок из этой книги.

В Париже
 

   11 января 1935 года я уехала из Вильно в Париж и больше я моего папы не видела. Незадолго до моего отъезда, в Рождество 1934 года вся наша семья в последний раз собралась  вместе   в нашей квартире в доме графа Тышкевича в Вильно – из Гнезно приехала моя сестра Тамара. Мы все сели за стол – я и Нина…. Наконец то мы все собрались вместе. Это был наш последний большой семейный праздник! Мы не знали, что грядет нашей семье, что нам придется пережить и через что пройти.
    В Вильно стояла лютая зима, каких сейчас уж больше не бывает – 35 градусов мороза. Мы выехали закутанные в шубах, в высоких шнурованных ботинках, в гетрах – гамашах. С нами были  корзинки багажа, в котором лежали подушки и одеяла. В Париж мы поехали на поезде с мамой, (которая там уже училась раньше, как я писала) ехали долго, с пересадкой в Варшаве, ведь Вильно стояло на старинной железнодорожной ветке –  Санкт Петербург – Варшава. Тогда путешествовали в купе, мы удобно расположились. И вот, после двухдневного путешествия  наш поезд прибывает в мой долгожданный Париж! А в Париже – оттепель и 11 градусов тепла! После виленской зимы и наших шуб я страшно вспотела, но была счастлива  моему прибытию в Париж.
     Мама уже там побывала и знала хорошо этот город.  Нас на  Северном вокзале встретил мой двоюродный брат, Олег Волков и повез к себе домой в Кламар. Мы ехали туда в метро, до станции Исси ле Мулино, а потом на трамвае. Их семья жила в   новом доме Ар Деко, где после многих переездов из отеля в отель они смогли снять себе квартирку. Франция мне очень понравилась, и я почувствовала себя сразу как дома. Елисейские поля и улица Фобур сен Оноре считались элегантным центром Парижа в 1930е годы. Публика очень хорошо одевалась. Дамы носили шляпы и перчатки, а господа — костюмы и галстуки. Магазины по вечерам закрывались поздно, повсюду было много света, гораздо больше, чем в наши дни. Несмотря на то, что все было другим, большим и столичным после Вильно – мне было очень интересно.

       Мы с мамой  в 9 – 10 вечера гуляли на Монмартре. Там было очень спокойно, никаких туристов, ходили летом в собор Сакре-Кер. Париж после Вильно, мне показался, каким то тесным – особенно подъезды домов, лестницы и двери – все очень маленькое и компактное, особенно после нашей огромной квартиры в Вильно.  В Вильне, как и везде в старой России, строили с большим размахом.  В Париже очень экономят пространство в домах и стараются извлечь выгоду из каждого уголка.
     Тогда в Париже я впервые увидела негра, в Польше их не было. Я все время ездила на метро – тогда существовали вагоны первого и второго классов. Но метро совсем не изменилось – все те же линии, что и в довоенном Париже. Даже плиточная облицовка стен на станциях такая же, как и в начале ХХ века.
    Олег снял нам комнату недалеко от студии  мадам Егоровой  находившийся на рю Рошефуко. Это был небольшой отель возле рю де Мартир, на рю Клозель. Вскоре после нашего приезда в Париж, в мае 1935 года, мы с грустью узнали, что в Варшаве скончался глава Польского правительства, маршал Йозеф Пилсудский. Его тело было похоронено в Варшаве, а сердце – в Вильно, откуда он был родом, в могиле матери. И живые цветы всегда украшали эту могилу на знаменитом и романтическом виленском кладбище «Росса», даже  в советские годы. Народной любовью управлять невозможно!
    Французы, которые меня теперь окружали, не имели ничего общего с характером славян, которых я знала ранее. Парижане были крайне веселы, совсем не похожи на мрачных теперешних и озабоченных жителей французской столицы сегодня. Французы совсем не сентиментальны, расчетливы и часто заинтересованы. Но их интерес может быстро пройти, если им что-то в жизни надоедает. Проявления душевной теплоты им не свойственны в той степени, как славянам и тонкости нашей души они называют загадочным словом — «Славянская душа!» Французская  нация имеет свой редкий темперамент и его проявления весьма любопытны и неожиданны.
   

                     В балетной студии Любви Егоровой
 

      Почти на следующий день после нашего прибытия из Вильны, я пошла, заниматься к  мадам Егоровой и страшно волновалась. Входя к ней, я поднялась на несколько ступенек и в углу прихожей я увидела  небольшую икону Трех Святителей в русском деревянном окладе. Налево от входа находилась студия: там было большое зеркало, а сама студия мне показалась очень большой, впрочем, других, кроме Петракевич в Варшаве, я тогда еще не видела. Слева в студии находился старинный камин, а на нем – бюст Анны Павловой, они ведь учились вместе в Петербурге! Так, в последствии, я узнала от Егоровой некоторый подробности из профессиональной жизни этой Великой русской балерины.

      При жизни у Егоровой в Париже в 1920е годы занималась Анна Павлова во время своих гастролей в этом городе. Ее Егорова очень любила и боготворила. Анна Павлова очень ценила классы Егоровой, но иногда в Париже занималась и у другой эмигрировавшей звезды Мариинского театра — Веры Трефиловой. По словам Егоровой, у Павловой был прекрасен каждый ракурс ее движений. Все в гармонии! Любовь Егорова вспоминала, что Павлова всегда предпочитала быть в длинных мягких пачках, так как была не очень выворотная в бедрах. Но подъем и формы ступни у нее были великолепны, и это вполне скрывало некоторые недостатки верха ног. Отношения этих двух балерин были самыми дружескими. После скоропостижной и потрясшей весь мир кончины Анны Павловой в Гааге от воспаления легких в 1931 году, Егорова очень чтила ее память. И в дальнейшем, Егорова проводила в Париже в театре де Шанз Элизее в январе 1934 года памятные вечера Павловой, где ее ученицы и звезды балета танцевали хореографические номера, возобновленные самой Егоровой.  Тогда в этих вечерах Егоровой участвовали  Вера Немчинова, Анатолий Обухов – звезды Литовского Национального балета из Ковно, Лизетт Дарсонваль – звезда Парижской Гранд Опера, а также Душа Эсприлова и Рая Кузнецова.
    Эта Душа Эсприлова была курьезной девушкой и заслуживает отдельного упоминания. Она была тоже ученица Егоровой, молодая русская эмигрантка из состоятельной семьи верила в то, что душа Анны Павловой переселилась к ней.  Но, к сожалению, больших артистических надежд, которые на нее возлагались в свое время, эта Душа Эсприлова не оправдала, так бывает иногда с молодыми талантами!
    Тогда, в 1935 году, у Егоровой было около 12 — 15 учениц.  Назову лишь некоторых, из самых лучших. Младше меня была Женевьев Мулен, Люба Руденко и Таня Лескова. Она ими очень гордилась, и они все сделали замечательные карьеры в мире балета. Женевьев стала ведущей балериной у де Базиля, Люба танцевала в Америке, но потом совсем пропала. О ней мы у Егоровой больше ничего не слышали. Егорова, перестав получать письма от Любы Руденко,  решила, что ее ученица умерла. А Таня, правнучка знаменитого писателя Лескова, после значительной карьеры в Балете полковника де Базиля осталась в Южной Америке и стала многолетним директором Муниципального балета Рио де Жанейро в Бразилии.

     Одно время к Егоровой приходила заниматься юная ученица русского происхождения Иветт Гартманн, взявшая на сцене более звучный псевдоним Марина Светлова. Она была хороша собой и затем уехала в Америку, где сделала хорошую карьеру солистки балета. Я в молодости ходила с ней в кафе, и мы дружили. В одном классе со мной к Егоровой приходила заниматься еще одна знаменитая юная балерина – красавица из Югославии, Мия Славенска, урожденная Корач, она была родом из Любляны. С ней в детстве занималась петербургская и дягилевская балерина Елена Полякова. Мия Славенска прославилась не только своей красотой. В 1936 году в Берлине проходили знаменитые Олимпийские игры и тогда была учреждена специальная балетная номинация. Так вот золотую медаль получила ученица Любовь Егоровой, Мия Славенска. В последствии Мия Славенская много преподавала в США и написала увлекательные воспоминания.
      У Егоровой также занималась и Марика Безобразова, ставшая известной преподавательницей классического балета в Монте-Карло и руководительницей “Балетной Академии имени принцессы Грасс Монакской”.
    Известной ученицей Егоровой была Соня Войциховская, дочь знаменитого танцовщика Дягилевской труппы Леона Войциховского. У Егоровой занимались также Кира Ивановская, Татьяна Бехенова, итальянка Джанина Сенси и англичанка Майна Гилгуд. Все мы, ученицы, старались говорить с друг другом по – французски, если не были русскими эмигрантками.
     Кроме ее юных учениц, к Егоровой приезжали заниматься и знаменитые профессионалы, прославленные балерины своего времени Вера Немчинова, Александра Данилова, Марго Фонтейн. Вера Немчинова, о которой я уже писала, была прима балериной в Литовском балете в Ковно и была прекрасна собой. Ее ноги в бытность ее солисткой балета Дягилева были застрахованы на какую-то фантастическую по тем временам сумму. Она была замужем за дягилевским  танцором Анатолием Обуховым, толстовцем, как и она сама.

   Александра Данилова была солисткой Мариинского  театра уже после революции, но эмигрировала за границу, к Дягилеву в Париж вместе с Баланчиным, Жевержеевой и Петровым. Она стала выдающийся артисткой в 1920е — 1940е годы и в мое время солировала то у Базиля, то в Русском Балете Монте-Карло. Иногда  к Егоровой приходил заниматься сам Сергей Лифарь, настоящая легенда русской эмиграции и мирового балета, директор Гранд Опера в Париже, бывший фаворит Сергея Дягилева. Лифарь был в расцвете славы и когда он выходил в центр студии делать адажио, все зачарованно смотрели и старались повторять. Какой незабываемый момент в памяти!
        Аккомпаниатором у Егоровой была госпожа  Мария Глебова, раньше была и  более известная концертная  пианистка. С каким искусством Егорова давала классической русский класс балета! Сперва шел станок – очень разумно сделанные экзерсисы: один за другим. Потом шли адажио. У нее всегда они были очень красивыми и под очень мелодичную музыку. Музыка играла огромную роль на ее уроках. После адажио шли «гран – пируэт» — прыжки и туры на итальянский манер. Сказывалось влияние итальянских виртуозок Линьяни и Бриянца, покоривших Петербург в конце 19 века и классы Энрике Чекетти, которые давались у Дягилева. У нее тоже много занималось мальчиков, и Егорова любила, когда они приходили.
      Ее прославленными учениками был Морис Бежар, Пьер Лакотт, Давид Лишин, Жорж Скибин и  в последствии, юный, приехавший после войны из Югославии, голодный и холодный Милорад Мискович и парижанин Андрей Проковский.  Всемирно известный ученик Егоровой Морис Бежар стал реформатором мужского танца в конце ХХ века. Пьер Лакотт, которого я помню маленьким 10 летним мальчиком в сопровождении своей мамы,  стал известным хореографом, восстановившим на сцене Большого театра забытый балет «Дочь фараона» в котором некогда танцевала Любовь Егорова. Давид Лишин был известным танцовщиком и хореографом в балете полковника де Базиля. Он женился впоследствии на Тане Рябушинской, знаменитой  «беби» балерине, ученицы Матильды Кшесинской. Жорж Скибин, сын другого балетного артиста, был ведущим танцовщиком в Ballet Russe de Monte Carlo, а Милорад Мискович, после участия в балете Ирен Лидовой, теперь возглавляет отдел ЮНЕСКО. Еще один ученик,  Андрей Проковский, родственник Клепининых, друзей Марины Цветаевой, стал видным солистом в балете Маркиза де Куэваса, потом танцевал у Баланчина в Нью Йорке и прославился как видный хореограф второй половины ХХ века.
    Одно время к Егоровой ходил заниматься и знаменитый солист русского балета Монте-Карло Фредерик Франклин и известный португальский танцовщик Хорхе Салависа.

    Когда мужская группа переходила на прыжки в середине студии, эти юноши были великолепны! Егорова учила заноскам, маленьким прыжкам. Потом были фуэте, тур пике, и, в конце концов, – реверанс. Егорова сначала сама показывала нам все эти балетные «па». Она во время классов была одета в юбку и блузку, в обуви на небольшом каблучке. У  Любовь Николаевны Егоровой были очень красивые руки и часто во Франции в балетном мире говорили – «У Вас руки мадам Егоровой!». Некоторые ученицы стремились попасть и к Преображенской и к Егоровой одновременно. Но они ревновали  друг к другу! И их соперничество стало легендарным в довоенном Париже.  Ольга Преображенская давала класс виртуозки, ее сильной стороной были фуэте, но на руки она обращала меньше внимания. Конкуренция между парижскими балетными педагогами была довольно серьезная. Однажды Егорова даже выгнала двух русских сестер Артамоновых, которые ходили и к ней и к Ольге Осиповне Преображенской бесплатно заниматься. Надо было уметь выбирать, к кому пойти, а не бегать из студии в студию. Ольга Осиповна Преображенская не брала денег с детей беженцев за уроки. Для них занятия балетом были бесплатны. Жизнь для них в Париже была такая тяжелая!
     Несмотря на видимый профессиональный антагонизм, все же Егорова признавала и высоко ценила достижения учениц Преображенской и особенно радовалась успехам молодых балерин Тамары Тумановой, Ирины Бароновой, Тамары Григорьевой – Сидоренко или Наташи Лесли — Красовской. Но в частной жизни Егорова не дружила ни с Преображенской, ни с Кшесинской. Избегала она и  приемов, не ходила в гости в Матильде Феликсовне. А ведь многие стремились туда попасть! Когда Матильда Феликсовна Кшесинская устраивала приемы или игру в карты у себя в Пасси, то муж Егоровой, князь  Никита Трубецкой ходил к Кшесинской один, в ее дом в 16 аррондисман Парижа по старой памяти. Там Матильда Феликсовна жила с сестрой, Кшессинской 1 и супругом, Великим князем Андреем и сыном Вовой Романовым. Князь Никита Трубецкой ведь был  старым балетоманом, и помнил всех  выдающихся прим по петербургской сцене. А Егорова пренебрегала  картами и самой Кшесинской, просто не любила их…