Помните, как выразительно просила своим пробирающим до костей голосом Людмила Гурченко в одном из лучших своих закатных номеров: «Пожалуйста, только живи, ты же видишь, я живу тобою». Вот то же самое задолго до нее просила Чурикова, только одними глазами. Разумеется, как женщина XX века, просила она об этом мужчин, тяготевших слететь с ее орбиты — загулявших-зафантазировавших мужей («Тот самый Мюнхгаузен», «Военно-полевой роман») или повзрослевшего достаточно, чтоб пуститься в свободное плавание, сына («Курьер»). И, разумеется, быть счастливым в первую очередь означало остаться с ней.

Мужья и сыновья ее героинь решали по-разному. Но мы, зрители, против такой формулы счастья не возражали. Потому что в глубине этих бездоннных глаз было обещание доброты, домашнего уюта и дурашливости, трех китов счастья.